Неточные совпадения
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в
ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь
человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
Он встал, пошел дальше, взволнованно повторяя стихи, остановился пред темноватым квадратом, по которому в хаотическом беспорядке разбросаны были странные фигуры фантастически смешанных форм:
человеческое соединялось с птичьим и звериным, треугольник с лицом, вписанным в него, шел на двух
ногах.
Не то чтоб он меня так уж очень мучил, но все-таки я был потрясен до основания; и даже до того, что обыкновенное
человеческое чувство некоторого удовольствия при чужом несчастии, то есть когда кто сломает
ногу, потеряет честь, лишится любимого существа и проч., даже обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне другому, чрезвычайно цельному ощущению, именно горю, сожалению о Крафте, то есть сожалению ли, не знаю, но какому-то весьма сильному и доброму чувству.
Не говоря уже о том, что по лицу этому видно было, какие возможности духовной жизни были погублены в этом человеке, — по тонким костям рук и скованных
ног и по сильным мышцам всех пропорциональных членов видно было, какое это было прекрасное, сильное, ловкое
человеческое животное, как животное, в своем роде гораздо более совершенное, чем тот буланый жеребец, зa порчу которого так сердился брандмайор.
И война есть сложный комплекс материального передвижения
ног и рук, разных орудий, приводимых в движение
человеческой волей.
Заря уже занялась, когда он возвратился домой. Образа
человеческого не было на нем, грязь покрывала все платье, лицо приняло дикий и страшный вид, угрюмо и тупо глядели глаза. Сиплым шепотом прогнал он от себя Перфишку и заперся в своей комнате. Он едва держался на
ногах от усталости, но он не лег в постель, а присел на стул у двери и схватился за голову.
Человечество должно было освободиться от ложных, сомнительных теократий, стать на
ноги, очеловечиться и очеловечить всю свою культуру, чтобы явилась почва для истинной, подлинной теократии, чтобы вольно и сознательно подчиниться власти Бога, Бога, а не папы или цезаря, не
человеческого иерархизма.
Для свободы выбора человечество должно: 1) стать на
ноги, укрепить свою
человеческую стихию и 2) увидеть царство правды и царство лжи, конечную форму обетований добра и обетований зла.
Должен до конца совершиться нейтральный прогресс очеловечения человечества, исхода из природно-звериного состояния, элементарного освобождения
человеческих сил, первоначальной постановки
человеческой личности на
ноги.
[Один охотник, впрочем, сказывал мне, что убил очень молодого, едва летающего гаршнепа около Петербурга, под Стрельною, в самом топком болоте] Это обстоятельство наводит на мысль, что гаршнепы далеко отлетают для вывода детей, в такие непроходимые лесные болота, куда в это время года не заходит
нога человеческая, потому что такие болота, как я слыхал, в буквальном смысле недоступны до тех пор, пока не замерзнут.
На перстах моих виделися мне остатки мозга
человеческого;
ноги мои стояли в тине.
Для него нисколько не успокоительна и не утешительна мысль, что он так хорошо исполнил свои
человеческие обязанности; даже, напротив, она-то и раздражает его: «Вот, дескать, на что ухлопал я всю мою жизнь, вот что связало меня по рукам и по
ногам, вот что помешало мне открыть порох!
Ему не дали кончить, — как-то вся толпа хлынула на него, смяла, и слышно было только, как на земле молотили живое
человеческое тело. Силен был Гермоген: подковы гнул, лошадей поднимал за передние
ноги, а тут не устоял. Макар бросился было к нему на выручку, но его сейчас же стащили с лошади и десятки рук не дали пошевельнуться. Перепуганные богомолки бросились в лес, а на росстани остались одни мужики.
Просто-напросто все злоключения сами собой стали учащаться, наворачиваться друг на друга, шириться и расти, подобно тому, как маленький снежный комочек, толкаемый
ногами ребят, сам собою, от прилипающего к нему талого снега, становится все больше, больше вырастает выше
человеческого роста и, наконец, одним последним небольшим усилием свергается в овраг и скатывается вниз огромной лавиной.
Наконец он садился за стол, натирал на тарелку краски, обмакивал кисточку в стакан — и глаза мои уже не отрывались от его руки, и каждое появление нового листка на дереве, носа у птицы,
ноги у собаки или какой-нибудь черты в
человеческом лице приветствовал я радостными восклицаниями.
В это самое время из-под моста вдруг появляется, в одной грязной дырявой рубахе, какое-то
человеческое существо с опухшим бессмысленным лицом, качающейся, ничем не покрытой обстриженной головой, кривыми безмускульными
ногами и с какой-то красной глянцевитой культяпкой вместо руки, которую он сует прямо в бричку.
— Миром идут дети! Вот что я понимаю — в мире идут дети, по всей земле, все, отовсюду — к одному! Идут лучшие сердца, честного ума люди, наступают неуклонно на все злое, идут, топчут ложь крепкими
ногами. Молодые, здоровые, несут необоримые силы свои все к одному — к справедливости! Идут на победу всего горя
человеческого, на уничтожение несчастий всей земли ополчились, идут одолеть безобразное и — одолеют! Новое солнце зажгем, говорил мне один, и — зажгут! Соединим разбитые сердца все в одно — соединят!
Он показал на середину плаца, где стояло сделанное из сырой глины чучело, представлявшее некоторое подобие
человеческой фигуры, только без рук и без
ног.
Дивное это дело; кажется, вот и жило тут не далеко, человек, стало быть, действует, а в этих местах словно
ноги человеческой не бывало: кроме звериного следу, все ровно и гладко.
Когда говорят о взятках и злоупотреблениях, Порфирий Петрович не то чтобы заступается за них, а только переминается с
ноги на
ногу. И не оттого, чтоб он всею душой не ненавидел взяточников, а просто от сознания, что вообще род
человеческий подвержен слабостям.
— Теперь? ну, теперь-то мы свои делишки поправим! В Крутогорск, батюшка, едем, в Крутогорск! в страну, с позволения сказать, антропофагов, страну дикую, лесную!
Нога, сударь,
человеческая там никогда не бывала, дикие звери по улицам ходят! Вот-с мы с вами в какую сторонушку запропастились!
Сидит сам сатана, исконный враг
человеческий, сидит он на змее трехглавныем огненныем; проворные бесы кругом его грешников мучают, над телесами их беззаконными тешатся, пилят у них руки-ноги пилами острыими, бьют их в уста камнями горячими, тянут из них жилы щипцами раскаленными, велят лизать языком сковороды огненные, дерут им спины гребенками железными…
Его вполне достаточно, чтобы ощутить под
ногами твердую почву, без которой никакая
человеческая деятельность немыслима.
Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Руки и
ноги дрожат, в голове — целодневное гудение, по всему организму пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное тело не может ничего противопоставить недугу. Ночи провожу в тревожном сне, пишу редко и с большим мученьем, читать не могу вовсе и даже — слышать чтение. По временам самый голос
человеческий мне нестерпим.
Нельзя себе представить ничего более жалкого, как
человеческое существо, с головы до
ног погруженное в показывание атуров.
Он толкнул
ногой низенькую косую дверь; странно раздался в этом безлюдном месте ее продолжительный скрип, почти похожий на
человеческий плач.
В
ногах у учителя, между коленами, лежала на песке целая груда
человеческих костей и лист синей сахарной бумаги.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы, потом, встречаясь с такими же скоплениями
человеческого мяса, наброситься на него, пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук,
ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Это, очевидно, был бред сумасшедшего. Я молча взял Любочку за руку и молча повел гулять. Она сначала отчаянно сопротивлялась, бранила меня, а потом вдруг стихла и покорилась. В сущности она от усталости едва держалась на
ногах, и я боялся, что она повалится, как сноп. Положение не из красивых, и в душе я проклинал Пепку в тысячу первый раз. Да, прекрасная логика: он во всем обвинял Федосью, она во всем обвиняла меня, — мне оставалось только пожать руку Федосье, как товарищу по
человеческой несправедливости.
С дороги!» Стремительная
человеческая волна, гонимая сильным напором, подхватила Андрея Ильича, понесла его за собой, чуть не сбросив с
ног, и плотно прижала между задком одной пролетки и дышлом другой.
Вот наше житьишко каково. Не знаешь, какой
ногой ступить, какое слово молвить, какой жест сделать — везде тебя «мерзавец» подстережет. И вся эта бесшабашная смесь глупости, распутства и предательства идет навстречу под покровом «содействия» и во имя его безнаказанно отравляет
человеческое существование. Ябеда, которую мы некогда знавали в обособленном состоянии (и даже в этом виде она никогда не казалась нам достолюбезною), обмирщилась, сделалась достоянием первого встречного добровольца.
И любовались гости из трактира на площадь белоснежную, безлюдную, не тронутую
ногой человеческой.
— Вы говорите, род
человеческий как будет продолжаться? — сказал он, усевшись опять против меня и широко раскрыв
ноги и низко опершись на них локтями. — Зачем ему продолжаться, роду-то
человеческому? — сказал он.
По обеим сторонам крыльца церковного сидели нищие, прежние его товарищи… они его не узнали или не смели узнать… но Вадим почувствовал неизъяснимое сострадание к этим существам, которые, подобно червям, ползают у
ног богатства, которые, без родных и отечества, кажется, созданы только для того, чтобы упражнять в чувствительности проходящих!.. но люди ко всему привыкают, и если подумаешь, то ужаснешься; как знать? может быть чувства святейшие одна привычка, и если б зло было так же редко как добро, а последнее — наоборот, то наши преступления считались бы величайшими подвигами добродетели
человеческой!
Цыганок быстро вложил в рот четыре пальца, по два от каждой руки, свирепо выкатил глаза — и мертвый воздух судебной залы прорезал настоящий, дикий, разбойничий посвист, от которого прядают и садятся на задние
ноги оглушенные лошади и бледнеет невольно
человеческое лицо.
Снаружи свободными оставались только руки, все тело вместе с неподвижными
ногами было заключено в сплошной голубой эмалевый гроб громадной тяжести; голубой огромный шар, с тремя стеклами передним и двумя боковыми — и с электрическим фонарем на лбу, скрывал его голову; подъемный канат, каучуковая трубка для воздуха, сигнальная веревка, телефонная проволока и осветительный провод, казалось, опутывали весь снаряд и делали еще более необычайной и жуткой эту мертвую, голубую, массивную мумию с живыми
человеческими руками.
Несмотря, однако ж, что все здесь напоминало частые и страшные случаи ушибов, перелома ребер и
ног, падений, сопряженных со смертью, что жизнь
человеческая постоянно висела здесь на волоске и с нею играли, как с мячиком, — в этом светлом коридоре и расположенных в нем уборных встречались больше лица веселые, слышались по преимуществу шутки, хохот и посвистыванье.
— Да что же это в самом деле за наказание с этим котом? — рассуждает усталая Катерина Львовна. — Дверь теперь уж нарочно я сама, своими руками на ключ заперла, окно закрыто, а он опять тут. Сейчас его выкину, — собиралась встать Катерина Львовна, да сонные руки и
ноги ее не служат ей; а кот ходит по всей по ней и таково-то мудрено курнычит, опять будто слова
человеческие выговаривает. По Катерине Львовне по всей даже мурашки стали бегать.
Нил. Он славный парень! Не только не позволит наступить себе на
ногу, — сам первый всякому наступит! Хорошо иметь в себе столько чувства
человеческого достоинства…
Англичанин, с трудом подымая затекшие
ноги, тяжело спрыгивает с американки и, сняв бархатное сиденье, идет с ним на весы. Подбежавшие конюхи покрывают горячую спину Изумруда попоной и уводят на двор. Вслед им несется гул
человеческой толпы и длинный звонок из членской беседки. Легкая желтоватая пена падает с морды лошади на землю и на руки конюхов.
Мы закурили сигары и, улегшись на своих кроватях, толковали о различных
человеческих странностях, приходивших нам в голову по поводу странностей Василия Петровича. Через четверть часа вошел и Василий Петрович. Он поставил свою трубочку на пол у печки, сел в
ногах у Челновского и, почесав правою рукою левое плечо, сказал вполголоса...
— А-а-а-а! — пронесся вдруг над рекой высокий, точно стонущий
человеческий крик. В нем одновременно слышался и испуг одинокого, затерявшегося среди ночи человека, и угроза. Файбиш, весь перегнувшись назад, натянул вожжи. Лошади заскользили и заскребли по льду задними
ногами и стали.
Ног (ступни) не было, но и копыт не было:
человеческие и даже атлетические
ноги опирались на лапы, опять-таки львицыно-договы, с крупными, серыми же, серого рога, когтями.
На высоте двух хороших
человеческих ростов строилась неширокая площадка для разбега, она оканчивалась на середине манежа американским ясеневым трамплином, а на другой стороне манежа укреплялся обыкновенный бархатный тамбур такой величины, что можно было только поставить
ноги, окончив прыжок.
Во рту у него горело, в
ногах и руках стояли тянущие боли, в отяжелевшей голове бродили туманные образы, похожие на облака и закутанные
человеческие фигуры.
Время здесь вполне соотносительно пространству: подобно тому как в пространстве, занимаемом
человеческим телом, каждая его часть занимает определенное место, и голова уже не может находиться там, где
ноги, так и время представляет собой некоторую внепространственную проекцию всечеловеческого организма.
А чаще и больше всего споров ведется про антихриста, народился он, проклятый, или еще нет, и каков он собой: «чувственный», то есть с руками, с
ногами, с плотью и с кровью, или только «духовный» — невидимый и неслышимый, значит, духом противления Христу и соблазнами рода
человеческого токмо живущий…
Дьячок подпрыгнул два раза перед постелью, повалился на перину и, сердито сопя, повернулся лицом к стене. Скоро в его спину пахнуло холодом. Дверь скрипнула, и на пороге показалась высокая
человеческая фигура, с головы до
ног облепленная снегом. За нею мелькнула другая, такая же белая…
«Я был потрясен даже до того, что обыкновенное
человеческое чувство некоторого удовольствия при чужом несчастии, т. е. когда кто сломает
ногу, потеряет честь, лишится любимого существа и пр. — даже обыкновенное это чувство подлого удовлетворения бесследно уступило во мне горю» («Подросток»).
Упав на колени перед постелью, он держал перед губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в
ногах постели, в ловких руках Лизаветы Прокофьевны, как огонек над светильником, колебалась жизнь
человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.